Емельян Пугачев. Книга 1 - Страница 225

К оглавлению

225

В этот миг по дороге затарахтела топотня, на быстрых рысях пробежала ватага конников, впереди на рослом мерине пугачевский кум — Косов.

— Погоня, ер кур, ер кур… — прошипел уметчик.

Тут Косов вдруг завернул коня, крикнул своим:

— А вот, кажись, и они… Айда во двор, робята!

Пугачев, бросив лошадь, стремглав кинулся мимо пекарни, мимо старцевых келий, по огородам, через тын, скакнул в челн и, подпираясь шестом, переправился на тот берег реки Иргиза.

Чрез сутемень долетали до него крики, ругань во дворе Пахомия.

— Говори, чертов сын, куда утек смутьян? — сердито спрашивал Косов помертвевшего уметчика.

— Эвот-эвот туды он побежал, ер кур, — бормотал уметчик, кивая головой. — Вон в ту келейку.

Уметчика заперли в баню, и человек двадцать погони вместе со старцем Пахомием принялись обшаривать все кельи. Ударили в набат. Медный колокол гулко бросал сплошные звуки во все концы надвинувшейся ночи, в дремучий за Иргизом лес, в котором укрылся Пугачев. На звон набата вылезли из своих дальных келий сонные старцы. Творя «исусову молитву», озираясь, искали, не зачался ли где, боже упаси, пожар. Даже с соседнего, Филаретовского, скита приехали на конях люди. Поиски бесплодно продолжались, сентябрьская ночь была темна, а в скиту — всего два самодельных фонаречка.

Погоня, захватив с собой арестованного уметчика, уехала ни с чем.

Когда все смолкло, Пугачев перебрался обратно чрез Иргиз, зашел в монастырский двор. В кельях крепко спали. Он тихонько отворил дверь в пекарню, принюхиваясь, нащупал в темноте буханку хлеба, разломил ее, покормил хлебом своего коня и сам почавкал с аппетитом.

Не торопясь, Пугачев залез в седло и пришлепнул застоявшуюся лошадь по ядреной холке. Ехал лесом, озираючись. Дремучий лес безмятежно спал. По всему Иргизу, по всем марчугам и сыртам лежала ночь. Он посмотрел на звездное небо, ковш Большой Медведицы зацепил собою черную кайму лесов, — невзадолге и рассветать начнет.

Пугачев крутил головой, дивился незадачливому дню. Но уныния и в помине не было, он легонько посвистал и замурлыкал себе под нос:


Гуляй, гуляй, серый конь,
Пока твоя во-о-ля…

Милое слово «воля» взбадривало его, он смело глядел вперед, в свое будущее и чрез открывшиеся степи, залитые розоватым светом восходящего солнца, правил серого коня к осиротевшему теперь Таловому умету, где должны ожидать государя своего от Яицкого воинства гонцы.

Глава 11
Посмотренье царю гонцы делают с сумнительством. Петр, так Петр, Емельян, так Емельян

1

Яицкий городок осушал от слез глаза, солнце стало светить по-иному, а сердца многих сжимались волнующим предчувствием. Почти никто еще ничего путем не знал, но слухи о новоявленном царе распространялись. Этому способствовали бельмастый бородач Денис Караваев и низкорослый, с простоватым лицом, Кунишников, недавно вернувшийся домой из Талового умета.

Молодой казак войсковой стороны краснощекий Мясников рано утром заглянул в дом Дениса Караваева, проведал о «батюшке» и с этой вестью поспешил к дружку своему Чике-Зарубину. Тот сидел в предбаннике, лил свинцовые пули с Петром Кочуровым, известным выпивохой.

— Слыхали чудо? — и белобрысый, мордастый Тимоха Мясников, покручивая маленькую бороденку клинышком, было принялся рассказывать.

— Чудо не чудо, — перебил его быстроглазый Чика, — а этот слых мне давненько в уши влетел, мне Гребнев сказывливал, а ему Гришуха Закладнов, живовидец… Только я шибкой веры не даю, мало ль что брякают… Вот болтали же, что в Царицыне объявился царь, ну ему ноздри и вырвали, царю-то…

Мясников не хотел распространяться при запивохе Кочурове, он позвал Чику с собой на базар, живенького-де поросеночка присмотреть.

Путем-дорогой Мясников говорил:

— Батюшка ведь повелел прислать к нему двух человек. Не поехать ли нам с тобой, Чика?

— А зачем дело стало? Вот завтра и поедем, не мешкая, — ответил падкий до приключений Зарубин-Чика.

— Караваев толковал, что он тоже собирается с кем-то к батюшке…

— Ну и пускай едут, — сказал Чика, — они своим чередом, мы — своим.

Их встретили двое молодцов войсковой стороны.

— Куда, братцы, шагаете? Не на базар ли?

Остановились, стали закуривать, трут не зажигался, шутили, смеялись.

Подошел патруль из трех солдат.

— Расходись, расходись, казаки-молодцы, — мягко сказал старший. — Нешто не читали приказа комендантского?

— Неграмотны, — прищурил глаза черный, как грек, Чика. — Уж шибко много приказов комендант вам пишет, лучше бы жалованья поболе платил.

— Попридержи язык, — изменив тон, строго сказал старший. — Я, брат, помню тебя… В канун преображенья господня, помнится, по тебе плеть гуляла… Иди-ка, брат.

— Сегодня в твоей руке плеть, завтра в моей будет, — бросил задирчивый Чика и зашагал прочь, бубня:

— Дождетесь, косы-то девкины овечьими ножницами обстрижем…

А в другом и в третьем месте появлялись патрули, следили, чтоб казаки войсковой стороны не табунились. Подходя к своей хате, Чика увидел пятерых, сидевших в холодке, казаков, они резали ножами арбузы и, сторожко, озираясь во все стороны, вели беседу.

— Мне сам Денис Караваев сказывал, — потряхивая рыжей курчавой бородой, говорил вполголоса веснушчатый Андрей Кожевников. — Доподлинный государь на Таловом умете… Приглашает казаков к себе, двух, либо трех, вроде как депутатов войсковых.

225